Смотрящие за горизонтом

«Независимая газета» расспросила экспертов Фонда «Сколково», НИУ ВШЭ и РГГУ об их отношении к исследованиям будущего, восприятии их результатов властью и обществом. К профессии людей, занятых завтрашним днем, пока отношение непростое, делает вывод газета.

«Независимая газета» расспросила экспертов Фонда «Сколково», НИУ ВШЭ и РГГУ об их отношении к исследованиям будущего, восприятии их результатов властью и обществом. К профессии людей, занятых завтрашним днем, пока отношение непростое, делает вывод газета.

Владимир Рубанов, член Экспертной коллегии фонда «Сколково»:

— Мне кажется, что сегодня футурология — это то, что звучит и показывается на главных телеканалах страны. Намного проницательнее меня понимал эту тему государственный человек Виктор Степанович Черномырдин, который сказал: «Прогнозировать очень тяжело. Особенно, когда речь идет о будущем».

Но в обыденном сознании эта наука начинается с человека, который выходит из дома, смотрит на висящую над ним сосульку и сразу становится футурологом, Он весь в прогнозе: либо сейчас упадет, либо чуть позже.

Если серьезно, то прогнозированием, как я помню, на серьезном уровне занимались экономист Юрий Яковец, исследуя циклы и кризисы в развитии общества, социолог Игорь Бестужев-Лада. Не знаю, работают ли они над этим сейчас.

Но когда мы берем футурологию отдельных компаний, то там существуют технические тренды, которые надо рассчитать с точки зрения рисков, продвижения, издержек и т.д.

Однако тренды тоже не учитывают многих факторов. Скажем, того, как на это среагирует потребитель. А производитель? И наконец — конкуренты? Это же рынок.

Возьмем какую-нибудь «айтишную» компанию. Она выставила некий продукт мирового уровня, вложив в него миллиард долларов. Но тут появляются конкуренты, сделавшие это же, но еще более совершенное.

Что дальше? Тем, кто оказался в проигрыше, надо хотя бы затраты «отбить». Остается одно — продолжать исследование экономических, социальных, психологических, временных и прочих аспектов. Тут нередко применяют систему исследований «Форсайт».

Это такие методы экспертной оценки стратегических направлений социально-экономического и инновационного развития, которые могут воздействовать на экономику и общество в средней и долгосрочной перспективе. В Высшей школе экономики есть даже центр «Форсайт», занимающийся этим.

По сравнению с предсказателями, выросшими на научной фантастике, такая многовекторная работа — тоже футурология, но весьма приземленная, позволяющая рассчитывать проект или идею в реалиях движения жизни.

Идея, пусть самая заманчивая, без подобных расчетов — ничто. А провести их можно лишь с помощью специалистов разного профиля. И конечно, могут появиться факторы, ставящие под сомнение прогноз «чистого» футуролога. А то выйдет наоборот: правоту и прозорливость последнего не сразу и не сегодня поймут эксперты от разных наук.

Возьмем к примеру, энергетические проблемы. У нас сегодня велика уверенность, что многие страны и в будущем не обойдутся без нашего газа или нефти. Но сейчас в Сахаре активно развивается солнечная энергетика, и уже есть прогноз на то, что 6% территории пустыни при совершенных технологиях могут обеспечить энергией весь мир.

Такая глобальная перспектива, глядишь, изменит парадигму мировой энергетики.

На мой взгляд, у футурологии есть и неприятные особенности. Она почти всегда оперирует понятиями «человечество», «континент», «страна», «регион», «отрасль», «город»... При такой высоте полета футурологический мысли отдельный человек исследователям вряд ли заметен. А он же есть! И это понимают социологи, психологи, экономисты.

Пока футуролог разглядывает будущее, рядом могут закрываться предприятия, сокращаться штаты, расти социальное напряжение, падать доходы граждан... Это все негативные процессы.

Их тоже можно предсказывать довольно точно. Но тут возникает серьезный вопрос: как будет воспринимать озабоченного такими проблемами футуролога власть?

Как мне кажется, в нашем случае ей же хочется получать такие сценарии, с которыми руководитель мог бы уверенно выходить перед народом и показывать, что завтрашний день завода, города или страны будет еще лучше, чем сегодняшний, такой понятный и стабильный.

При таких правилах игры люди, считающие себя футурологами, вынуждены быть не трезвыми исследователями будущего, а художниками «прекрасного далёка». Когда «спецы», взятые на работу в аналитическую службу, не знают, что происходит сегодня, что будет завтра, через месяц, год, десятилетие, то в чем их польза? Один большой начальник как-то раскрыл мне на это глаза: «Пусть сидят и что-нибудь подсчитывают. Вы же не хотите, чтобы у нас молодежь по улицам болталась?»

Эта «мудрость», конечно, оправдывает все.       

Евгений Ясин, научный руководитель НИУ «Высшая школа экономики»:

— В принципе футурология была, есть и не исчезнет уже потому, что будущее всегда волнует людей, и они без него не могут. Когда закончился советский плановый буквализм, футурология стала привлекаться для составления различного рода сценариев И это будет развиваться дальше, если мы будем двигаться все-таки вперед. Хотя сегодня насчет «вперед» уже не все уверены.

Для движения вперед требуются мужество и терпение. Потому что социально-эконономические процессы, институциональные системы запускаются очень медленно и так же неспешно развиваются. Поэтому мы сталкиваемся с таким явлением, когда человек, сделавший что-то важное в этой сфере, тут же начинает ждать результатов своих действий. Но их не будет ни завтра, ни через год. Ожидаемый эффект может появиться даже тогда, когда автора идеи все уже забыли. Увы, сегодня у нас люди власти не привычны к тому, чтобы строить долгосрочные прогнозы. Они оперируют одним годом. Это максимум. Поэтому принимают решения по той реальности, которая складывается в данный момент.

Сейчас нам говорят, что надо достойно пережить этот кризис и даже стать сильнее. Я не против. Но сразу хочу напомнить, в чью пользу разрешился в 2003 году конфликт между бюрократией и зарождающимся в России бизнесом. Он разрешился отнюдь не в пользу рыночной экономики.

И этим решением была заложена основа нынешнего кризиса. Бизнес стал не только замедляться — он стремительно терял доверие к государству, испытывая страх за то, что оно в любое время может отнять собственность, продолжит «прессовать» предпринимателей и т.п.

Это было особенно заметно в 2007–2008 годах. Поэтому я был изумлен, когда в печати в то время появилось выступление одного предпринимателя, который радостно рассказывал, как хорошо стало заниматься бизнесом под опекой и поддержкой таких людей как, например, Игорь Иванович Сечин. Допускаю, что этому отдельному автору было действительно неплохо.

Сегодня хочется верить, что во власти какая-то ротация кадров все-таки произошла. Теперь дело за ротацией идей. Вдруг речь действительно зайдет о строительстве новой России, политика которой будет ориентирована на внутреннюю жизнь страны. А это значит, спадет оборонная риторика, закончатся бесконечные оглядки на тех, кто нас, действительно великих, хочет унизить, а то и уничтожить...

Увы, реальная ситуация пока не дает сигналов о позитивных планах власти. Может, поэтому появляются то ли мифы, то ли были о смелых людях, которые все чаще говорят президенту о необходимости новой стратегии. И якобы президент над этим серьезно думает.

Как бы то ни было, но я лично убежден, чем дольше страна будет идти нынешним путем, тем больше она будет проигрывать. Проиграют все — власть, общество и каждый россиянин. Мы почувствуем и испытаем на себе упадок во всем.

Надо же понять, что России, как стране с рыночной экономикой, всего 23 года. Это очень мало. Нам не хватает еще многих вещей. Верховенства закона, свободы предпринимательства, свободы слова, конкурентной среды. Но это все уже другой сценарий.          

Игорь Яковенко, доктор философских наук, профессор РГГУ:

— Футурология стала претендовать на некую сферу знаний примерно в 60-е годы ХХ века. До этого прогнозы делались, но это были скорее экспертные или фантастические суждения. А каких-то сводных прогнозов того, что можно ожидать, и системы знаний, необходимых для предвидения, не было. Научной дисциплиной это называть не приходится. Потому что теории, способной давать четкие прогнозы, не существует.

Но тем не менее сфера, в которой люди занимались прогнозами, сложилась. Уже научились прогнозировать какие-то процессы на тактическом уровне в диапазоне 3–5 лет. Но предвидеть качественные изменения пока почти невозможно.

Это не значит, что футурология не нужна. Сами по себе такие прогнозы расширяют кругозор, позволяют заглядывать за какие-то горизонты — в общем это познавательное и творческое дело.

Возьмите возникновение Интернета. Об этом изобретении интуитивно говорили довольно давно. Но тот социокультурный эффект, который произвела Всемирная паутина, стал ошеломляющим. Кардинального изменения сознания людей при переходе с «буквы» на «цифру» тоже никто не мог предположить.

Если мы посмотрим прогнозы за последние 100–150 лет, мы обнаружим, что почти все они были основаны на уже достигнутом состоянии каких-то вещей, систем. Пример тому фантаст Жюль Верн. Он в своих книгах совершенствовал уже придуманное и созданное. А вот качественные скачки даются гораздо реже и труднее.

Конечно, футурология плохо применима к каким-то сферам жизни. Например, литература и искусство плохо поддаются прогнозированию. Исключение разве заказные романы эпохи соцреализма.

А вот сами художники в своих произведениях нередко рисуют такое будущее, которое спустя время становится реальностью. Но у этих предсказаний своя специфика: они «сбываются» оттого, что в будущем кто-то вдруг находит у автора пророчество, которое сбылось. Я бы это назвал эффектом Нострадамуса.

Это же мы задним числом делаем художника пророком. Конечно, некоторые вещи могут быть предсказаны. Но если говорить о трендах, больших новых процессах — это почти невозможно. Гораздо больше прогнозов, которые не сбываются. Например, в Англии в XIX веке газеты писали, что городская жизнь скоро станет невыносимой, потому что все улицы будут завалены конским навозом. Но появились автомобили, и страшный прогноз не сбылся.

А сегодня уже ждем автомобиль, который будет управлять движением сам. 

Если говорить о революционных, качественных прорывах в будущее, мне вспоминается, сколько было в моей молодости книг про освоение и заселение планет Солнечной системы. К 1915 году нам были обещаны поселки на Луне. Где они и будут ли вообще? А вот лунные участки распроданы  мошенниками.

Дело в том, что такая литература в СССР была скорее не популяризацией науки, а частью идеологии. Отсюда один из главных «прогнозов»: «Дорога в коммунизм будет идти по пути технического прогресса». К техническому прогрессу пристегивалась идеология. Часто вполне успешно. Конечно, братья Стругацкие — это совсем другая литература, и про нее разговор отдельный.

Но надо заметить, были прекрасные писатели этого жанра и на Западе. В целом в мире было несколько десятилетий золотого времени фантастики. А что было дальше? Пришло то, что называется «фэнтези». Место утопии заняла антиутопия.

И это понятно. Идеи и проекты будущего интересуют людей, когда им кажется, что жизнь хороша. В тяжелые времена и будущее подергивается тревожной завесой. При идеологических, экономических, политических провалах в людях зреет ощущение кризиса, тупика. И тогда фантастику сменяют катастрофические предсказания, антиутопии, а общественное сознание начинают занимать не проекты будущего, а вопросы, связанные с тем, что будет завтра или через неделю.

В такой ситуации власть должна искать выход из этого состояния, прощупывать такой путь, который не приведет к полной катастрофе. Но история показывает, что при выборе пути освоения большого проекта нужно опираться на серьезный теоретический ресурс — экономический, философский, исторический. Для того чтобы адекватно описать прошлое и настоящее мира и общества твоей страны. А уж на основе этого правдивого описания делать прогнозы, варианты сценариев и т.д. 

Но здесь есть своя серьезная опасность. Если создаются большие проекты, то они должны обязательно опираться на серьезную, не независимую от власти науку. И первое, о чем должны предупредить власть и общество честные ученые, это о том, что гигантизмом болеют именно тоталитарные режимы.

Разве национал-социалисты Германии не имели большого проекта? Но он оглушительно провалился. А куда нас привела «самая передовая в мире теория», которая старательно реализовывалась в СССР?

Крахи имперского мышления понятны. Когда власть не может или не хочет делать лучше жизнь избравших ее людей, она тут же начинает разговаривать с народом о будущей сильной державе, ради которой надо затянуть пояса, сплотиться перед лицом внешних и внутренних врагов. И только на этих условиях, говорит власть народу, будут нам потом счастье и успех.          

Источник: «Независимая газета»